Не знаю соскучились вы или нет, но я прнс 20 главу Проебов, где Никки ступает на старую-добрую дорожку саморазрушения

Мы все проебываемся

Глава двадцатая

Глава двадцатая

Весь мир — это работа. Либо я работаю, либо ощущаю усталость после работы, либо пребываю в ужасе от перспективы возвращения к работе. Сегодня я в шестой раз приду к моменту открытия кафе, хотя мне не платят сверхурочные. Честно говоря, тут я сам виноват. Босс загнал меня в угол, спросив, смогу ли я прийти сегодня и я, конечно же, согласился, потому что отказываться не умею. Особенно когда «чист».
Поэтому я просыпаюсь от трезвона будильника и спешу поскорее его вырубить, чтобы хотя бы Сью Эллен смогла поспать подольше. Мы живем вместе всего-то месяц, но практически не видим друг друга из-за моей работы, ее работы и ее занятий. К тому же, даже если она дома, то постоянно сидит перед телевизором, так что она скорее существует в мире телешоу Today, Топ-модель по-американски, Голливудские холмы, E! Новости, Реабилитация знаменитостей с доктором Дрю и Сплетниц, нежели в одном со мной. Клянусь, эти персоны из телешоу кажутся более реальными, чем сама реальность. И когда она не следит за чужими жизнями по телевизору, то читает о них в интернет-таблоидах — Gawker, TMZ, блог Переса Хилтона — переходя с одного сайт на другой. Иногда она совмещает оба этих занятия, пребывает одновременно и в Интернете и в мире ТВ, взгляд бегает туда-сюда.
По правде говоря, в данный момент мы больше похожи на соседей по квартире, чем на парочку. Но я не могу винить ее за желание сбежать отсюда.
Наше существование мучительно: жизнь обеими руками схватила меня за горло — понемногу усиливает хватку — ломает кости, уничтожает вены и сухожилия. Хотел бы я, чтобы телевидение и мне помогло совершить побег, как помогает многим людям. Хотел бы увлечься мирами с простыми сюжетами и недвусмысленной моралью. Хотел бы ощущать дружескую поддержку от этих личностей с экрана и потворствовать своим потребительским фантазиям, глядя на рекламные ролики с роскошными автомобилями и распродажами электроники. Я так отчаянно желаю раствориться во всем этом, последовав примеру других людей. Желаю, чтобы этого мне было достаточно. Но меня ТВ-передачи только расстраивают и вгоняют в депрессию. Когда я смотрю их, то лишь яснее понимаю, настолько пусто и бессмысленно мое существование.
Когда я употреблял наркотики, то не смотрел телевизор; я был звездой своего собственного охуительного реалити-шоу. Каждый день был потрясающим — в стиле фильмов Дэвида Линча. В стиле Лоуренса Аравийского, Доктора Живаго или, по крайней мере, их гребаных адаптаций, подогнанных под реалии двадцать первого века.
Бежать по улицам, вламываться в здания, встречаться с чокнутыми дилерами, заниматься ебанутым сексом, воровать, промышлять мошенничеством ради денег, балансировать на грани между жизнью и смертью, безумием и величием. В те времена мне было не до ТВ.
А теперь я гнию прямо перед ним — парализованный — слишком испуганный, чтобы заниматься своей гребаной жизнью. Потому что, положа руку на сердце, что в этой жизни есть хорошего? Бессмысленная работа? Еда на вынос, которую жую в компании Сью Эллен?
Я слишком вымотан, чтобы заниматься писательством. Слишком осторожничаю, чтобы не дай Бог не расстаться со своей «трезвостью» и посему не способен ничем заниматься. Бля, ну вот и скажите мне, ребята, что это за жизнь такая? Разве оно того стоит? Я всегда говорил, что лучше продержусь меньше, но на наркоте, чем проживу долгую жизнь, будучи несчастен. Похоже, в Safe Passage Center я начал верить, что смогу вести полноценную жизнь, оставаясь «чистым», но теперь знаю, что это просто еще одна ложь, скармливаемая в рехабах. Ну конечно, в безопасном, маленьком утопичном мирке, устроенном ими в реабилитационном центре, все могут быть позитивными, дружелюбными и воодушевленными. Но не в реальном, блять, мире, где мы вынуждены работать по восемь часов подряд и не можем ни с кем наладить отношений — в мире, где ребята моего возраста каждую ночь уходят бухать, а я сижу дома и смотрю второй сезон «Вкуса любви». Оно просто того не стоит, чуваки. Это ничего не стоит.
Не стоило прилагать усилия, ради того, чтобы стоять там, варить кофе и смотреть на коричневых тараканов, разбегающихся по щелям, как только я включаю свет. Дезинфекторы являлись в кафе уже трижды, но мы так и не избавились от этих чудес эволюции.
Оно того не стоит. Ничего из этого. Совсем.
Я одеваюсь, зажигаю сигарету в доме, хотя и думаю, что Сью Эллен разозлится на меня за это. Пью кофе и включаю музыку, очень тихо. Согласно моим прикидкам, времени хватит, чтобы послушать еще одну песню. Теперь это моя единственная связь с чем-то прекрасным. Единственная связь с чем-то, имеющим значение. И, разумеется, на работе у меня нет возможности включать какие-либо свои CD-диски, поскольку парочка менеджеров каким-то образом присвоили себе стереосистему, и все вынуждены днями напролет слушать заунывные эмо-хипстерские группы.
Так вот, я, как уже сказал, тихо включаю музыку, песню Марка Болана под названием «Life’s a Gas».
Будильник рядом с кроватью начинает звенеть во второй раз, и я спешу вырубить его.
Сью Эллен и ухом не ведет. Думаю, это связано с тем, что она принимает таблетки Tylenol PM каждую ночь, незадолго до сна. Я наклоняюсь и касаюсь губами ее влажного, потного лба.
— Позвоню тебе позже, — шепчу я.
Она не отвечает.
Я отправляюсь на работу.

Сегодня вместе со мной кафе открывает девушка, которую я никогда раньше не видел, что вероятно связано с тем, что я обычно я и не работаю в такую блядскую рань.
Она представляется как Кармен, а я представляюсь как я (разумеется) и изо всех сил стараюсь ей понравиться. Думаю, она чуть младше меня и полностью в себе уверена. Эта уверенность подпитывается от некоей личной мудрости. И она прекрасна в своей уверенности. Пока мы сидим там, варим кофе, печем сдобу и занимаемся другой подобной фигней, я продолжаю разглядывать ее, надеясь, что не слишком палюсь. Судя по всему, она ничего не замечает. Тело у нее очень худое и несколько искривленное, видимо, у нее сколиоз или что-то типа того. Рядом с основанием шеи ее позвоночник изогнут в форме полумесяца, из-за чего одно плечо торчит выше другого и виднеется довольно большой горб. Но эта особенность совсем ее не портит. Можно сказать, что из-за этого ее хрупкость и привлекательность лишь сильнее бросаются в глаза. Конечности у нее словно паучьи лапки, глаза большие и темные, во взгляде недоверие и скука, пухлые губы крепко сжаты, волосы прямые и черные. У нее со Сью Эллен много общего. Когда она говорит, то слова выходят с хрипами и свистом, как будто у нее горло пережато из-за проблем с позвоночником, хотя вряд ли это работает так, да ведь?
Поначалу она вроде как неохотно общается со мной, но потом мне удается ее немного расшевелить.
— Да, — говорит она, — я из Брумолла, Пенсильвания, но, хм, уже примерно лет пять тут торчу. Я только прошлой весной местную школу закончила. Конечно, хотелось бы уехать отсюда — в ЛА или Нью-Йорк, куда-нибудь, где происходит что-то действительно интересное. Я просто пытаюсь скопить достаточно денег, вот и все. Понимаешь, именно поэтому я тут работаю и еще подрабатываю на стороне.
Я решаю не выспрашивать подробности касательно второй части. Вместо этого говорю ей, что как раз переехал сюда из ЛА и вижу, что теперь она заинтригована.
Пока она моет какие-то тарелки, я делаю сэндвичи, просто, чтобы подольше побыть на кухне рядом с ней.
— ЛА — довольно крутое местечко, — говорю я, — да, я знаю, что все постоянно твердят обратное, но на самом деле, сравнивая с другими городами, я бы сказал, что там не особо пафосно. Вот я сам из Сан-Франциско и какое-то время жил в Нью-Йорке, но и там и там столько придурков, воображающих себя владельцами города, понимаешь? Какие-нибудь приезжие, пробывшие в Нью-Йорке не больше года, внезапно начинают звать себя нью-йоркцами и насмехаться над тобой из-за того, что ты не местный. В Сан-Франциско то же самое. Но никто не хочет качать права в ЛА.
Большой, зазубренный нож для хлеба, которым я орудую, соскальзывает и срезает немаленький кусок кожи с моего пальца.
— Твою мать! — цежу я сквозь плотно сжатые зубы.
Густая, пурпурно-красная кровь струится на веганские сэндвичи, которые я делал.
Посмеиваясь, Кармен перебрасывает мне чистое кухонное полотенце.
— Держи, замотай свою руку. Ты кровь во все стороны разбрызгиваешь.
— Извини, — отвечаю я, следуя ее инструкциям, — это мерзко. Извини.
Она снова смеется, произносит с долей сарказма:
— Что? Крови боишься? А ты поди из брезгливых, да? Боже, мужчины такие придурки. Попробовал бы ты побыть женщиной. Нам каждый месяц приходится иметь дело с куда большим количеством крови.
Сердито сощурившись, я заговариваю раньше, чем успеваю обдумать свои слова. Они сами собой вылетают изо рта:
— Ну, знаешь ли, я сидел на мете и героине примерно пять лет, так что успел хорошенько насмотреться на свою кровь.
Она застывает на месте и я, кажется, тоже.
— Блять, — заикаясь бормочу я поспешно, смущенно, — прости. Не надо было мне этого говорить. Я идиот. Не обращай на меня внимания.
Она пялится на меня еще пару секунд, а потом разражается смехом.
— Расслабься, — отвечает она, — я тебя просто дразнила. Я не буду думать о тебе хуже и уж точно никому об этом не расскажу. На самом деле, я думаю, что это довольно круто, честно.
Я говорю ей, что нет, но у нее уже возникло это внезапное необоснованное уважение ко мне.
— Эй, слушай, раз уж ты мне об этом рассказал, — шепчет она, придвинувшись поближе ко мне, — я тоже тебе открою свой маленький секрет. Помнишь, как я сказала, что подрабатываю, чтобы скопить деньги и уехать отсюда? Так вот, я продаю травку и таблетки, так что, если тебе что-то будет нужно, то просто скажи мне об этом.
Мне нужно просто сказать нет. Нужно сказать ей, что я «чист».
Но вместо этого с моих губ слетает:
— Отлично, спасибо. И, гм, я тоже никому об этом не скажу. Не волнуйся.
И так мы и продолжаем болтать следующие несколько часов, до тех пор, пока не приходит пора выйти и заняться делом, неплохо справляться со своими обязанностями, игнорируя большую часть клиентов.

Кармен сама предлагает мне зайти к ней. Интересуется, не хочу ли я «курнуть через бонг». Она говорит это таким тоном, словно речь идет о чем-то обыденном и безобидном. Хренов бонг. Что в этом может быть плохого? За одну миллисекунду мой мозг выстраивает длинную цепочку умозаключений. Я думаю про Safe Passage Center и все прочие чертовы реабилитационные центры, где успел побывать. Все это была чушь, пустая трата времени. Они ошибаются насчет всего. Так что, они наверняка ошибались и когда говорили, что мне не следует курить травку, забивая на то, что проблемы у меня всегда возникали с тяжелыми наркотиками. У меня нет зависимости к травке. У меня даже алкогольной зависимости нет. У меня зависимость к мету и героину, какого хрена из этого должно следовать, что у меня и зависимость от травки имеется? Полная ерунда. Конечно же, я могу курить травку. Черт, если бы я их слушался, то до сих пор торчал бы в том военном лагере в Нью-Мексико. Они точно понятия не имеют, как мне следует жить.
Так что я зажигаю сигарету и киваю.

Я иду за ней по грязным, душным улочкам — густой масляный блеск покрывает здесь все вокруг, здания и припаркованные машины, а также самодельные баскетбольные кольца, сделанные из пробитых насквозь ящиков из-под молока, прибитых к деревьям по разные стороны улицы. Несколько тощих пареньков кидают мяч туда-сюда и орут на водителей, пытающихся прервать их игру.
— Ничего себе, — произношу я, смеясь над этими злыми детьми и всем остальным, — здесь совсем другой мир.
Кармен, кажется, нет никакого дела до окружающей обстановки, но она соглашается со мной, вероятно, чисто из вежливости.
Мы с ней спускаемся еще на пару кварталов, и я беспрерывно болтаю, хотя мои мысли витают где-то далеко. В основном, я прокручиваю прежние аргументы, убеждая себя, что все идет как надо — снова и снова, блять.
Понимаете, суть в том, что изначально я обзавелся зависимостью из-за того, что наркотики спасали меня от страха и депрессии. Но теперь я наконец научился любить и уважать себя. Я повзрослел и изменился. Поэтому спокойно могу курить травку и пить алкоголь. И я уверен, что Сью Эллен согласилась бы со мной. В смысле, у нее-то зависимостей вообще никогда не было, так что она в этом не разбирается. Если я ей скажу, что все в порядке, то она мне поверит. Она во мне слишком сильно нуждается, чтобы выпнуть на улицу или что-то типа того. Не хочу звучать как мудак, но это правда. К тому же, так будет лучше для нее. Лучше для нас обоих. Мы наконец-то сможем немного расслабиться, понимаете? Не будем постоянно на взводе.
Поэтому я следую за Кармен в ее крошечную, сырую, темную дальнюю комнату в квартирке, где на стенах и на каминной полке есть самодельные марионетки, жуткие, но крутые. Эти куклы похожи на монстров из японских ужастиков — с тентаклями, уймой глаз и длинными, узкими телами, напоминающими мне тело самой Кармен. Предполагаю, что так и задумывалось.
Как бы то ни было, она ставит пластинку Тома Уэйтса и набивает стеклянную трубку самой дерьмовой травкой, какую я только видел в своей жизни — коричневой, с кучей стеблей и тд. Мне всегда было любопытно как эта хуйня выглядит на самом деле, потому что в Сан-Франциско, насколько я знаю, невозможно найти травку, которая не была бы кристаллизована до самого высшего качества и не обладала бы максимально сильным эффектом.
Ну и круто, вот еще одна причина почему курение травки тут проблем не создаст: травка у них поганая.
Но кайф я с нее ловлю.
Делаю затяжку, задерживаю мерзкий на вкус дым в легких, выдыхаю, и мой мозг тут же окутывает приятная, ласковая дымка.
— Вау, — говорю я и собственный голос доносится будто издалека, — спасибо тебе большое. Именно это мне и было нужно. Гм, сможешь продать мне восемь граммов?
Она улыбается.
— Конечно, милый.
Какое-то движение на кровати, темное пятно выходит на свет. Кармен протягивает руку, чтобы схватить его и сажает к себе на костлявое, выпирающее плечо.
Это крыса.
— Это Фрэнки, — говорит она мне, доставая весы и отмеряя восемь граммов.
Я глажу крысу по короткой грубой шерстке. Она делает резкое движение и я вздрагиваю. Кармен ржет надо мной.
— Слушай, — говорю я, — гм, я сейчас хочу чуток времени книге своей уделить, но, мм, давай еще как-нибудь встретимся на этой неделе? Можем кино посмотреть или типа того. Я только вчера за два бакса купил «Барбареллу» в «Home Run Video».
Похоже, она понятия не имеет о чем я говорю, но все равно кивает и передает мне уродскую травку. Я отдаю ей сорок баксов. Это половина от моей первой зарплаты и половина от всех моих сбережений в целом. Но похуй на все это, верно?

Шагая домой, я замечаю, что город преображается, оживает — все вокруг яркое, ритмичное, живое. Даже жара уже не так сильно напрягает.

По возвращению домой я врубаю музыку на полную громкость, закуриваю сигарету и вновь сажусь писать. Странное дело, ребята, но это первый раз за почти что целый год, когда я действительно чувствую вдохновение. Пишется легко, страница за страницей, я сосредоточен и воодушевлен, и ни капельки не устаю. Это похоже на чудо. Я так благодарен. Именно этого мне недоставало, понимаете?
Для меня это как лекарство, что, черт возьми, тут может быть плохого? Куча народу сидят на таблетках. Так что уж вышло, что мое лекарство нелегально. И то это, наверное, скоро изменится.
Так что я сижу и пишу.
Часами напролет.
Сюжет продвигается.
Наконец-то.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Проебы Никки