И в очередной раз пострадаю, что такой классный книжный эпизод, из-за которого еще и Шалама убивался под поливалками, выбросили почти целиком.
Красивый мальчик
88
Арест — результат неявки в суд, а дело на него завели из-за хранения марихуаны — проступка, о котором он забыл мне рассказать. Тем не менее, я плачу за него залог.
— Это первый и последний раз, — говорю я.
Уверен, что арест послужит для него уроком.
Ник угрюм, но держится за должность бариста, готовит эспрессо и украшает взбитыми сливками латте в кофейне в Милл-Вэлли. Иногда мы заглядываем туда — Карен, Джаспер, Дейзи и я. Ник стоит за стойкой, встречает нас широкой улыбкой. Он знакомит детей с остальными сотрудниками, а потом приносит им по большому стакану горячего шоколада с пуховыми островками взбитых сливок сверху.
Ник развлекает нас историями о работе. Он видел уже столько постоянных клиентов, что распределил их по нескольким категориям. «Умники» заказывают маленькие порции кофе в больших чашках. Он поясняет, что умникам отлично известно, что бариста должен заполнить большую чашку доверху и таким образом они получают дополнительную порцию кофе бесплатно, экономя пятнадцать процентов от общей стоимости. «Зачем бодриться» желают получить капучино с эспрессо без кофеина и обезжиренным молоком. «Квады» — это маньяки, которые заказывают четверной эспрессо.
Невоспитанные клиенты дорого платят за собственную грубость. Ник и его коллеги мстят за себя, специально путая заказы, так что любая неприятная личность, заказавшая кофе без кофеина, получает двойную порцию этилированного эспрессо, а те, кто заказывал обычный кофе, получают кофе без кофеина.
Ник заботится о Джаспере и Дейзи больше, чем когда-либо. Однажды утром, будучи в дурном настроении, Ник вновь пародирует Агнес Мурхед — ее роль в «Полианне» — только теперь его зрителем является уже Дейзи.
— Мисс, у тебя сопливый маленький носик!
Сколько раз бывало, что мы злились на Ника, но он полностью обезоруживал нас своими шутками и добротой? Как можно поверить, что оба Ника, один любящий, заботливый и благородный, а другой эгоистичный и склонный к саморазрушению, являются половинками одной и той же личности?
Дейзи, стоящая в африканской корзине, негодует:
— Ник, как ты меня нашел? Это нечестно!
Ее нашли первой во время игры в прятки, как это всегда и бывает. Ник обнаружил ее свернувшейся в корзине возле книжного шкафа в гостиной.
— Забудь про свои кошачьи подвывания, — говорит Ник новым голосом, подражая пиратскому рыку. — Слышала когда-нибудь, чтобы коррррзинки распевали песни? В следующий раз помалкивай.
Они вдвоем выбегают на улицу, чтобы поискать там Джаспера и двух двоюродных братьев, которые все еще успешно прячутся.
Конец лета, кленовые листья темно-бордового цвета, розы и гортензии ослепительно белые и желтые. Похолодало, и у детей, чья игра в самом разгаре, идет пар изо рта.
Ник, теперь подражающий Карлу Молдену в роли одержимого священника (тоже из Полианны) — орет, обращаясь к Джасперу:
— Мы найдем тебя и когда это случится, то мы подвесим тебя вверх ногами!
— Да! — поддерживает Дейзи. — И мы выльем шоколадный сироп на твою пустую голову!
Ник возится с малышами и кажется, что у нас в семье снова все хорошо.
После его ареста, этот парадокс сбивает меня с толку.
Ник выбирает Калифорнийский университет в Беркли. Теплым августовским днем мы с ним садимся в машину, заодно захватив с собой и Карен с Джаспером и Дейзи и едем туда, чтобы помочь ему заселиться в общежитие. По пути мы перекусываем пиццей, а потом кружим по большой территории кампуса, до тех пор, пока не находим «Bowles Hall», старинное общежитие в тюдоровском стиле.
— Это же замок! — восклицает Джаспер с восхищением и завистью. — Ты будешь жить в замке!
Мы паркуемся перед входом, помогаем Нику вытащить его багаж, проносим вещи через каменную арку, поднимаемся на два пролета вверх по каменным ступеням и находим комнату Ника, а там знакомимся с его соседями, которые как раз распаковывают свои вещи. Они кажутся серьезными, прилежными, а один из них и вовсе похож на законченного зануду.
Все вокруг выглядит очень хорошо.
Один парень, с нечесаными рыжими волосами, в голубом свитере с круглым вырезом, собирает сложную домашнюю компьютерную систему. У другого мальчика — того, что в круглых очках с черепаховой оправой, рядом с небольшим CD-проигрывателем небрежно сложена стопка с дисками Джорджа Майкла, Селин Дион, Барбры Стрейзанд и Элтона Джона, что, с учетом бескомпромиссности Ника в вопросах музыки, не сулит ничего хорошего обитателям небольшой спальни.
Ник провожает нас до машины.
— Все будет хорошо, — нервно говорит он. — Это классное старое здание.
Он обнимает каждого из нас. Я упоминаю диски Джорджа Майкла и Ник смеется.
— Я их исправлю. Не успеют и глазом моргнуть, как будут слушать Марка Рибо.
Рибо — исполнитель одной из любимых песен Ника «Yo! I Killed Your God».
Когда он звонит через несколько дней, то по разговору складывается впечатление, что Ник полностью погрузился в учебу, а больше всего ему нравятся курсы рисования. Позже, однако, он признается, что у него никак не получается сооружать подрамники для своих полотен.
— Что бы я ни делал, они все равно получаются косыми, — говорит он, — и мне приходится таскать их через весь кампус. Чувствую себя Иисусом с крестом.
Во время следующих телефонных звонков он жалуется и на другие курсы тоже.
— Нас обучают ассистенты преподавателей, а не настоящие преподы, — ворчит он, — они идиоты.
Во время некоторых из следующих разговоров Ник кажется отстраненным, а потом он начинает реже отвечать на мои звонки. Я понятия не имею, что происходит, но его молчание подсказывает мне, что дела идут не слишком хорошо. В тех случаях, когда он наконец отвечает — «я был с друзьями» — «универ отличный, но мне с моим музыкальным вкусом пришлось уйти в подполье» — я призываю его сосредоточиться на обучении, пользоваться всеми возможностями, предоставляемые Калифорнийским, чтобы легче было пережить период привыкания.
— Это пойдет тебе на пользу, — объясняю я, — поначалу всегда непросто, но ты справишься.
Я предлагаю ему встретиться с университетским штатным психологом в медицинском центре, если он захочет, и связаться с его психотерапевтом, который прямо говорил Нику, что готов разговаривать с ним так редко или так часто, как он пожелает.
— Многим первокурсникам поначалу нелегко, — говорю я. — Это обычное дело. Возможно, психологи помогут.
Он отвечает, что это хорошая идея. Часть меня верит, что он действительно обратится за помощью, но другая, бОльшая часть, не сомневается, что он этого не сделает.
Спустя неделю мне звонит один из соседей Ника и говорит, что они волнуются за него, потому что Ник не показывался в университете уже несколько дней.
Я в растерянности.
Через два дня, поздней осенью, Ник звонит и в конце концов признает, что в колледже ему не легче. Предполагая, что все дело в наркотиках, я говорю, что нам пора задуматься о реабилитационных клиниках, но он отвечает, что больше не употребляет.
— Я не готов учиться в колледже, — говорит он. — Мне просто нужно еще немного времени. Мне сперва нужно хорошенько поработать над собой. У меня был тяжелый период в жизни — думаю, что я был в депрессии.
Слова Ника звучат рассудительно, и я могу его понять.
Существует достаточно доказательств того, что очень многие дети используют наркотики, пытаясь самостоятельно вылечиться от депрессии, не говоря уже про множество других психических заболеваний. Дети и их родители обычно сосредотачиваются на проблеме с наркотиками, но за этим могут стоять более серьезные или тесно связанные с этим беды.
Как родителям разобраться? Мы консультируемся с различными специалистами, но и у тех не всегда есть правильные ответы. Диагностика не является точной наукой и проводить ее сложно, особенно, когда дело касается детей и подростков, которым свойственные частые перемены настроения и депрессивный настрой.
Многие из симптомов душевных расстройств, по видимому, также являются и симптомами наркозависимости. К тому же, пока специалисты пытаются выяснить, в чем корень проблемы, наркозависимость может усугубить изначальный недуг или слиться с ним в одно целое. Тогда уже становится невозможно понять, где заканчивается одно и начинается другое.
«Принимая во внимание раннее половое созревание юных наркоманов, доступность наркотиков и возраст, когда они употребляют наркотики в первый раз, не стоит удивляться тому, что впоследствии для многих из них наркозависимость становится серьезной проблемой», — писал Роберт Швебел, доктор философии в «Недостаточно сказать «нет». — «Последствия знакомства с наркотиками губительны. Наркотики спасают детей от необходимости жизни в реальном мире, и они не могут научиться справляться с трудностями, ожидающими их в будущем. Те недостаточно развитые навыки, которые и делают их уязвимыми для наркотиков, становятся теми, которые они в итоге так и не осваивают — из-за наркотиков. Им труднее обрести чувство самосознания, овладеть интеллектуальными навыками и научиться самоконтролю. Подростковый период — время, когда человек должен расстаться с детством и перейти во взрослую жизнь. Подростки с наркозависимостью не готовы к роли взрослого… Да, чисто фактически они становятся взрослыми людьми, но остаются подростками на эмоциональном уровне».
Специалист в области детского развития, объясняла мне, что мозг ребенка наиболее пластичен — то есть, сильнее всего подвержен изменениям — в возрасте до двух лет, а потом позже, в подростковый период.
— Хуже всего, если человек вмешивается в работу мозга в подростковом периоде, — говорила она, — наркотики радикальным образом меняют процесс развития мозга у подростков.
Данный опыт и переживания могут перерасти в цикл, усугубляющий эмоциональные проблемы. Фундамент на уровне биологии, прочный и трудноизлечимый. Который только укрепит и приумножит психологические проблемы, придав им хронический характер.
Таким образом, лечение людей, начавших употреблять наркотики еще в подростковом возрасте, обрастает осложнениями из-за того, что разрушения и смена намеченных траекторий происходят не только на физическом уровне, но и имеют поведенческие и эмоциональные корни.
Когда Ник заводит разговор об этом, я вполне верю, что у него могут быть и другие проблемы, может и депрессия. Каким же образом все эти дипломированные распиаренные мозгоправы не заметили столь очевидную проблему? Возможно, психологи не заметили ее, потому что Ник умело притворялся, точно так же как ловко скрывал свою наркозависимость. Депрессия — правдоподобное объяснение и смириться с этим легче, чем с наркозависимостью. Конечно, депрессия тоже является тяжелым заболеванием, но в отличие от наркотиков, она никак не связана с личным выбором. Приятно воображать, что наркотики были симптомом, а не причиной проблем Ника.
Помимо этого, Ник говорит мне, что ошибкой было ехать в Беркли, что он предпочел бы отправиться в колледж поменьше.
По его мнению, его энтузиазм был задушен безликой бюрократической системой Калифорнийского.
— Я пытался переговорить с психологом, — говорит он, — как ты и советовал. Но мне пришлось целый час просидеть в очереди, чтобы просто назначить встречу! А когда я добрался до цели, то мне сказали, что я смогу увидеться с ним только через неделю.
— Я хочу снова подать заявление в колледж, — продолжает он, — а до тех пор собираюсь отдохнуть от учебы, найти работу и восстановить свое психическое и физическое здоровье.
Ник возвращается домой. Он обещает следовать установленным нами правилам — ходить к психотерапевту, соблюдать комендантский час, помогать по дому, работать и вновь разослать заявки на поступление в колледж. Он встречается со своим психотерапевтом, и тот потом говорит мне, что одобряет этот план.
Действительно, кажется, что Нику стало немного получше и поэтому есть основания предполагать, что ситуация постепенно выправляется.
Нику нравятся несколько небольших школ искусств на Восточном Побережье. Больше всего ему по вкусу Хэмпшир-Колледж в западном Массачусетсе. Когда мы приезжаем туда, его воодушевляет живая атмосфера и буколическая обстановка. Он посещает лекции по английскому языку и политологии, а также прогуливается по музыкальной и театральной студии. Я тоже чувствую, что этот колледж идеально подходит Нику.
Судя по всему, его заявления все еще имеют достаточный вес, поскольку через пару месяцев он получает письмо, где говорится, что он зачислен в колледж.
Я вздыхаю с облегчением.
Ник снова ступил на правильный путь, который неизбежно (как мне видится) приведет его обратно в колледж. Мы пережили тяжелые времена, но теперь Ник двинется дальше.
Иногда Ник появляется, чтобы поиграть с Джаспером и Дейзи или материализуется, чтобы перекусить, но в остальное время, свободное от работы, Ник, в основном, сидит в своей комнате. Однажды вечером, когда он на работе, я рано ложусь спать, но просыпаюсь после полуночи. У меня плохое предчувствие. Может, это шестое чувство — родительское чутье. Возможно, некая часть меня уловила первые признаки неизбежных грядущих проблем. Когда я встаю с кровати, раздается тихий шорох и этого достаточно, чтобы разбудить Карен.
— Все нормально?
— Все в порядке, — шепчу я. — Спи.
Пол холодный и в комнате холодно, но я не задерживаюсь, чтобы нашарить тапочки или надеть халат или свитер, потому что не хочу снова шуметь. В коридоре темно, но лунный свет проникает через окно на потолке в гостиной и отливает багрянцем. Я зажигаю свет на кухне и иду к комнате Ника. Стучу в дверь. Нет ответа. Я открываю дверь и заглядываю внутрь. Желудок скручивает в узел.
Незастеленная кровать пуста.
Я уже начинаю привыкать к этой ужасной, мучительной смеси из гнева и беспокойства, где каждая из эмоции довлеет над другой и искажает ее. Это мрачное ощущение безнадежности. Мне оно отлично знакомо, но от этого ничуть не легче.
Ник нарушил комендантский час. Пока что я сосредоточусь на этом.
Я ожидаю, что он появится с минуты на минуту и репетирую свою речь. Я вступлю с ним в спор, хотя наши ссоры служат болезненным напоминанием о моей неспособности повлиять на его поведение.
Я возвращаюсь обратно в спальню на цыпочках и пытаюсь уснуть, но теперь это совершенно невозможно. Лежу без сна.
Беспокойство постепенно одерживает верх над другими эмоциями.
Дом наш расположен на полпути к вершине небольшого холма, дорога рядом, и поэтому любая машина, проезжающая мимо, немного притормаживает рядом с нашим жилищем, как будто сейчас тут и остановится. Одна машина, а затем следующая по очереди тормозят где-то неподалеку. Мое сердце каждый раз замирает. Это Ник.
Но потом водители жмут на газ и продолжают путь к вершине.
В три часа ночи я прекращаю делать вид, что у меня получится уснуть. Встаю с постели. Карен тоже встает и спрашивает:
— Что случилось?
Я объясняю ей, что Ник не вернулся домой. Мы идем на кухню. Она пытается успокоить меня.
— Наверное, он встретился с друзьями, забыл о времени, а когда опомнился, то решил заночевать у них.
— Он должен был позвонить.
— Может, не хотел нас разбудить.
Я смотрю на нее и вижу в ее взгляде отчаяние и беспокойство. Она сама не верит в то, что говорит.
Минуты текут медленно. Мы пьем чай и злимся.
Ранним утром я принимаюсь обзванивать его друзей, даже бужу некоторых из них, но выясняю только, что никто его не видел.
Звоню его психотерапевту, который тоже пытается меня утешить — может, он считает, что его работа заключается в том, чтобы утешать меня — и говорит, что «Ник разберется со своими проблемами и все будет хорошо».
Я все сильнее паникую. Желудок сводит судорогой при каждом телефонном звонке.
Где он сейчас?
Не могу (а точнее, даже не хочу) представить. Отгоняю самые ужасные мысли.
В конце концов, звоню в полицию и обзваниваю отделения скорой помощи, чтобы убедиться, что он не попал в тюрьму и что с ним не произошел несчастный случай.
Набирая номера, я каждый раз готовлюсь к самому худшему. Проигрываю в голове этот разговор — бесстрастный, бестелесный голос и слова: «Он мертв». Я репетирую этот разговор, чтобы быть готовым. Постоянно возвращаюсь к этой мысли, кружу вокруг нее. Он мертв.
Ожидание ужасно, но я больше ничего не могу поделать.
Немного позже, Джаспер, босой и в пижаме, заглядывает на кухню и смотрит на нас своими ясными глазами. Он забирается на колени к Карен и жует кусочек тоста. Потом, позевывая, к нам присоединяется всклокоченная Дейзи. Мы ничего не говорим про Ника. Не хотим их расстраивать. Но скоро все равно придется им обо всем рассказать. Они чувствуют, что что-то случилось. Они видят, что Ника тут нет.
Наконец Джаспер спрашивает:
— Где Ник?
Я отвечаю с большей эмоциональностью, чем собирался:
— Я не знаю!
Джаспер начинает плакать.
— Никки в порядке?
— Мы не знаем, — говорю я, запинаясь. — Надеюсь, что да.
Этот кошмар продолжается четыре дня. Потом он звонит ночью. Его голос дрожит, но у меня все равно словно гора с плеч падает.
— Папа…
— Ник.
Его голос звучит так, словно он находится на дне колодца.
— Я.
Слабо.
— Я облажался.
Гортанный вздох.
— У меня проблемы.
— Где ты?
Он называет адрес, и я вешаю трубку.
Я еду, чтобы забрать его из переулка за книжным магазином в Сан-Рафел. Останавливаю машину и вылезаю из нее, оказываясь рядом с горой хлама и мусорными контейнерами, вокруг которых валяются пустые бутылки, осколки стекла, рваные картонки и замызганные одеяла.
— Папа…
Бормочущий, приглушенный голос раздается из-за следующей вереницы мусорных контейнеров. Я иду туда, отбрасывая в сторону порванные коробки, поворачиваю за угол и вижу Ника, который, пошатываясь, бредет мне навстречу.
Мой сын, стройный и мускулистый пловец, член команды по водному поло, серфер с жизнерадостной улыбкой — весь в синяках, бледный, кожа да кости, а глаза у него — пустые черные провалы. Когда я хватаю его, он обмякает в моих руках. Мне почти что приходится его нести, его ноги волочатся по земле.
В машине, до того, как он теряет сознание, я говорю ему, что он должен лечь в больницу.
— Это необходимо, — говорю я. — Другого выбора нет.
— Я знаю, папа.
Я молча еду домой.
Находясь в полузабытье, Ник монотонно бормочет, что должен кому-то денег, что должен с кем-то расплатиться, а иначе его убьют, а потом снова теряет сознание.
Периодически он приходит в себя и бормочет что-то еще, но слов не разобрать.
Больной, слабый, и все еще мечущийся в бреду, следующие три дня он трясется как в лихорадке, лежит, свернувшись клубком в постели, хнычет и плачет.
Хоть я и в ужасе, но в то же время слегка приободрен, потому что он согласился отправиться в реабилитационную клинику. Я звоню в агенство, которое мы посещали, когда он только-только перешел в старшую школу и договариваюсь о встрече. Однако, утром в день встречи, когда я напоминаю ему о нашем уговоре, он смотрит на меня с возмущением.
— Ни за что!
— Ник, ты должен туда пойти. Ты же сказал, что пойдешь.
— Не нужна мне клиника.
— Ты обещал. Ты чуть не умер!
— Я облажался. Вот и все. Не о чем волноваться. Я выучил свой урок.
— Ник, нет.
— Слушай, со мной все будет нормально. Я никогда больше не стану принимать это дерьмо. Я выучил урок. Теперь я в курсе насколько опасен мет. Это просто пиздец. А я же не тупой. Никогда больше не буду его употреблять.
Я замираю. Неужели не ослышался? Нет.
— Ты про метамфетамин?
Он кивает.
Земля уходит из-под ног. Господи, только не это. Я в ужасе из-за того, что Ник принимал мет. Я тоже сталкивался с этим наркотиком и никогда не забуду о том, что тогда произошло.