My sweet prince, you are the one
И у тебя день рождения
И я тебя очень л.
И я опять поздравлю тебя раньше всех, пользуясь читом "расстояние"
И все, что я хочу тебе сказать, это: !!
И у тебя день рождения
И я тебя очень л.
И я опять поздравлю тебя раньше всех, пользуясь читом "расстояние"
И все, что я хочу тебе сказать, это: !!
Оно визуально, огромно и много весит, так что если вы не енотик, то не советую трогать этот кат. Нежно потрогайте следующие, там тексты
Эрури с чашкамиЛеви не помнил точно, когда впервые упомянул при Эрвине о своей легкой помешанности на чайных чашках. Скорее всего, в тот момент он был пьян, а напился из-за того, что один из членов разведотряда не вернулся из очередной экспедиции.
Разбитые чашки, мертвые люди. Он не ставил знак равенства, но видел сходство. Когда научишься держать чашку правильно, риск сведется к минимуму, сможешь прожить с чашкой в любви и согласии много лет подряд. С людьми эта схема не работает, правильных решений для них не существует и они часто вырываются из рук, не понимая, что удержать ты их пытаешься для их же собственного блага.
Разбитые чашки, разбитые люди.
Эрвин тогда выслушал его молча, только смотрел сочувственно и по голове поглаживал. В этом заключалась главная сила командира: он всегда знал в какой момент человеку требовалась поддержка, в какой - наказание, а когда он нуждался в бесплатном слушателе. Леви платил ему преданностью, абсолютным доверием.
— Сколько чашек у тебя есть сейчас? — спросил Эрвин, когда Леви закончил свой рассказ.
— Пять или шесть. Они все одинаковые, самые простые. Взаимозаменяемые. — отпустив этот тончайший намек в сторону внутреннего устройства разведки, Леви опустил подбородок на стол и задумался о том, насколько поганым станет вечер, если Эрвин сейчас оскорбится и уйдет.
Этого не произошло.
— А ты никогда не думал о том, чтобы собирать из чашек коллекцию? — поинтересовался Смит, как ни в чем не бывало.
— Зачем?
— Они тебе нравятся и ты постоянно пьешь чай. Так почему бы не совместить приятное с приятным?
— Потому что мне жаль тратить жалование на посуду. Ты бы еще предложил покупать расшитые драгоценностями одеяла или есть на серебряных подносах. Мы не так много получаем, чтобы спускать деньги на глупости.
— Я не сказал, что покупать эти чашки ты должен себе сам.
— Вот оно что. И где же я возьму благодетеля, который решит делать мне столь странные подарки?
— Скоро узнаешь, — сказал Эрвин, загадочно улыбнувшись, а затем наклонился и поцеловал Леви в макушку. — Идем, кот, тебе пора спать.
— Не пытайся мне что-либо дарить, выкинь эту идею из головы. — проворчал Леви, вставая из-за стола. Его ощутимо шатало из стороны в сторону и Эрвину пришлось провожать его до комнаты, придерживая за локоть.
К утру Леви подзабыл не только разговор про чашки, но и имя погибшего накануне бойца. В его столе стало больше на одну нашивку. Этого, по его мнению, хватало для того, чтобы не забывать людей, отдавших жизни ради спасения жизней чужих. Имена и лица быстро стирались из памяти, Леви полагал, что сошел бы с ума, попытайся запомнить личность каждого из умерших разведчиков. И опасался, что всех помнил Эрвин.
Всех и все.
После окончания следующий экспедиции, Леви, вернувшийся невредимым и решивший уделить немного времени перед сном бумажной волоките, нашел у себя на столе чашку. Чашка отличалась от тех обычных, бледно-серых из каких привык пить капрал. У нее был золотистый ободок и нарисованное на боку крыло. Не крыло свободы, но смотрелось оно неплохо. Одобрительно хмыкнув, Леви водрузил чашку в шкаф, решив, что глупо было бы нести ее в общую кухню.
Эрвин, допрос которому был устроен позже, отрицал свою причастность к "чайному прецеденту".
— Понятия не имею откуда она там взялась. — сказал он невозмутимо и поспешил сменить тему. — Леви, я могу рассчитывать, что получу твой отчет к полуночи?
— Не знаю. Я очень озабочен тем, что в моем кабинете побывал таинственный незнакомец. Это похоже на диверсию. Разве мы не должны думать об опасности диверсий, командир?
— Похоже, что незнакомец явился сюда с добрыми намерениями. Разве чашка тебе не нравится?
— Нравится, — признал Леви. — Но если на ее стенках обнаружится яд и ты останешься без моей поддержки, то пожалеешь, что столь легкомысленно отнесся к сегодняшней угрозе.
— Я уверен, что чашку принес твой поклонник и что он желает тебе только самого хорошего.
— Придется поверить тебе на слово. Кстати, не хочешь ли выпить чаю?
Смит тепло улыбнулся и кивнул ему.
Так и повелось. После каждой экспедиции, Леви находил новую чашку. То в кабинете, то в спальне, а то и в столовой, где чашка была поставлена на облюбованным им стул в дальнем конце стола. Чашки были самыми разными, как правило, веселых расцветок. А в день своего рождения, который Леви предпочитал игнорировать, он нашел перед дверью чашку с котом. Эрвин продолжал упорно отрицать какую-либо причастность к появлению этих подарков, а Леви не стремился устраивать за ним слежку, чтобы застать на месте преступления. Может, это и был странный способ поухаживать за кем-то, но чашки действительно нравились ему и приносили успокоение. Леви часто приглашал Эрвина на чаепития для двоих, усаживался на его стол и предавался подведению итогов проделанной работы.
Иногда успехи были, чаще - нет. Порой обходилось без жертв и тогда они с Эрвином разговаривали оживленно, не испытывая чувства вины. В тяжелые времена, молчали и старались не встречаться взглядами. Вдвоем было проще молчать. Чай казался им горьковатым, но и эту горечь они тоже делили пополам.
Работать вместе, быть готовым умереть за другого человека, делиться с ними теми крохами душевного тепла, что удается сохранить в армии.
Это и принято считать любовью? Леви не нуждался в письменных подтверждениях и чужие мнения его тоже не интересовали. Члены их отряда из вежливости делали вид, что ничего не замечают. Неудивительно, кому бы хотелось вступить в разговор с разгневанным капралом Леви, пытаясь выяснить, почему он так часто остается на ночь в спальне командира.
К Леви вернулось давно казалось бы исчезнувшее ощущение уюта. Дома. Дома, каким он видел его в своих детских мечтах. Фарлан и Изабель когда-то заменяли ему семью. Ему было куда возвращаться и о чьем благе беспокоиться. После их смерти, он и не надеялся когда-либо испытать что-то подобное. Греющее изнутри чувство, действующее лучше любого алкоголя. Уверенность, что ты не один.
Эрвин Смит и его забавные обряды с чашками чая, его предупредительность, внимательность и способность прислушиваться ко всему, что говорил Леви, вернули капралу смысл существования. Да, в их с командиром жизни было мало хорошего и их война казалась заранее проигранной, но если это и были их последние годы, Леви не жалел, что проводил их в разведке.
Он думал, что готов к худшему.
Пока не столкнулся с Эреном Йегером, за которым тянулся шлейф несчастий. Эрен был предвестником перемен.
*
У Леви больше не было чашек - их пришлось оставить в старом штабе и Леви злился, когда думал, что их либо разобьют, либо разворуют. Что будет с остальным его имуществом, это Леви не волновало, но чашки, ровными рядами стоявшие за стеклом в шкафу, было безмерно жаль.
Эрен и Криста являлись символами будущего, разрушительной революции, изничтожения старого порядка. Ни одна революция не может обойтись без тех, чьи портреты понесут на знаменах. А его чашки... они были пережитком старого, упорядоченного мирка, какой не достается ни одному рядовому герою.
Если завтра он будет мертв, то не сможет порадоваться тому, сколько полезного сделал для следующего поколения.
Теперь Леви пьет чай из походной фляги. Чай быстро остывает и становится мерзким на вкус.
Эрвина могут казнить со дня на день. Как будто мало было того, что он лишился руки.
Леви машинально сжимает пальцы. Эрвин не согласился бы поменяться с ним местами, даже будь такая возможность. Общее дело прежде всего.
Леви помнит это очень хорошо. Если завтра объявят о казни самого дорогого для него человека, он не должен срываться с места. Он не может бросить свой новый отряд. Они дети, хоть и лишенные нормального детства. Как и он. Бросить их, значило бы показать, что Эрвин совсем не изменил его.
Со стороны, Леви кажется таким же как всегда. Собранным, уверенным, надежным и безэмоциональным. Зачем кому-то знать, что творится в его душе. Он и Эрвину не решался рассказывать о своем самом глупом и ненадежном утешении.
Леви верит в загробную жизнь. Не из-за того, что боится смерти. Даже мучительную и медленную смерть он, тут нет сомнений, сумел бы встретить без паники, не унижаясь и не умоляя об отсрочках. Ему лишь хочется верить в то, что жизнь не может быть абсолютно несправедливой. Что она не сводится к тому, что ты теряешь и теряешь и когда думаешь, что наконец-то нашел нечто настоящее, что будет с тобой до конца, то теряешь и это тоже.
Где-то должен существовать мир, предназначенный для них двоих. Новый дом, новый шкаф с выстроенными по цветам подаренными чашками и с настоящими цветами в палисаднике на заднем дворе. Мир, где можно целовать того, кого ты хочешь, не оглядываясь по сторонам. Мир, где вместе засыпают и просыпаются и без страха думают о завтрашнем дне. Мир, где может и нет места для великих свершений и геройских поступков. зато есть покой. Леви думает, что он и (особенно) Эрвин заслужили покой.
Временами он представляет этот мир. В мельчайших подробностях, вплоть до узора на ковре в их воображаемом доме и капель дождевой воды на подоконнике. Подобные мысли помогают держаться, дают силы, необходимые для того, чтобы идти дальше. Окончательная смерть, по мнению Леви, приготовлена для тех, кто сдается без боя.
Ганнигрэм с тленомБольше всего на свете он сейчас хочет потерять сознание.
Чтобы после не чувствовать вину хотя бы за это. Он не может зажимать рану так, как это сделал бы Лектер и ситуация повторяется. Он снова абсолютно беспомощен рядом с ней, его пальцы дрожат, а ее горячая кровь океаном разливается по полу, словно в худших ночных кошмарах.
Он не может нащупать у Абигейл пульс уже несколько минут, но не разжимает пальцы, с силой надавливая на чужое горло. Как будто это что-то изменит, она послушается и вернется к жизни.
Но тот, чьи приказы она была готова исполнять, давно скрылся за дверью, а у Уилла не было времени, чтобы завоевать ее расположение. Не было и не будет.
Он не верит, что все действительно закончилось.
Он не верит, что все действительно закончилось. Выйти на улицу, подставить лицо дождю. Удостовериться, что сердце вернулось к привычному ритму. Должен ли он сейчас испытывать боль? Разочарование? Сожаление? Не испытывает ли он их? Он старается сосредоточиться на ощущениях, в реальности которых сомневаться не приходится. Капли дождя на коже, саднящее после неудачной попытки удушения горло, ноющие от усталости мышцы. Ничего такого, что требовало бы немедленного врачебного вмешательства. Любые изменения происходящие в его организме могут быть оценены и задокументированы. Психология также оперирует фактами, но даже обладая соответствующим образованием, психотерапевт далеко не всегда способен разобраться в хитросплетениях собственных эмоций.
Сейчас он не в состоянии добраться до гнева, не может прорваться сквозь неверие. Как сложно оказывается принять окончательность произошедшего.
Ты действительно покончил со всем. Отплатил за предательство.
Действительно?
В одной из комнат Дворца до сих пор существует мальчик, не сумевший до конца поверить в то, что его прежняя жизнь была разрушена за считанные секунды. Ты строишь планы на недели вперед, расставляешь даты в ежедневнике, расставляешь по порядку людей в своей голове. Ты планируешь какую книгу будешь читать в следующем месяце и этими действиями вступаешь в спор с мирозданием. Ты делаешь вид, что уверен в своем бессмертии. У тебя есть планы и поэтому умереть ты не можешь. Ты любишь кого-то и значит смерть не доберется до него.
Отец обещал, что вы уезжаете из замка ненадолго. Мать перед сном поправляла одеяло и доставала с полки подарочный альбом, куда были вклеены десятки фотографий с различными достопримечательностями Италии. Ты должен был побывать в этой стране, когда вырастешь. Не один, разумеется. Твоя сестра сладко спала в соседней комнате. Когда ты видел их вместе с матерью, то гадал, как будет выглядеть Мика, когда вырастет.
Прошло много лет, а ты так и не нашел ответа на свой вопрос. Более того, ты понятия не имеешь, кто в данный момент владеет твоим (по праву рождения) домом и осталось ли что-то от семейной библиотеки. Альбомы наверняка не дожили до нынешних дней.
Но этот урок ничему не научил тебя.
Ты присматривал квартиры. В задумчивости останавливался перед витринами с мужским парфюмом, заостряя внимание на тех одеколонах, чьи ароматы были связаны с морской свежестью. Улыбался своим мыслям, при виде коробочек с кораблями на упаковках. Готовил аргументы к спорам по поводу одной... хорошо, возможно, двух или трех, собак в доме. Если у Абигейл не обнаружится аллергии на шерсть. Все было продумано до мелочей, ты отправился в свое любовное путешествие раньше, чем предложил партнеру составить тебе компанию. Зачем тратить время на вопросы? Он казался таким похожим, знакомым, близким, что ты не побоялся замкнуть мир на нем одном и полагал, что он добровольно поступит так же. Ваши мысли должны были двигаться одними и теми же путями.
И вот к чему вы пришли. Нож в живот вместо кольца на пальце и мертвая дочь, которую не придется спрашивать о предпочтениях в домашних животных. Больше не нужно собирать для нее буклеты частных школ. Будущее казавшееся таким реальным, что только руку протяни и коснешься, перестало существовать.
Это могло быть ловушкой. Собрать всех старых балтиморских знакомых на прощальный ужин и подать их друг другу под кислым соусом. Это могло было быть кровавым пиром во время чумы.
Но он поверил. Какая нелепость, даже понимая, что у Уилла есть тысяча поводов ненавидеть его и желать мести, даже зная о его отношении к работе, к спасению безликих человеческих душ, поверить, что он стал для него важнее. Важнее всего на свете.
Что он
закроет глаза, запрокинет голову и отречется от мира принадлежащего всем, ради мира, где у мертвых есть шанс на возвращение, где даже убийцы способны испытывать любовь.
В конечном итоге, он оставил себе путь к отступлению. Какой бы силы злость он не испытывал, как бы ни был разочарован. Уилл продолжал существовать. Не во Дворце Памяти, а в реальности, где до сих пор оставалась возможность вернуться к нему, прикоснуться, говорить с ним, захлебываться в умиротворяющем обмане.
Запрокинь голову и представь, что эта любовь взаимна. Хотя, ты и не попробовал отказаться от этой иллюзии.
Непреднамеренно, в их головах начинали проскальзывать мысли о том, что будет после. На следующий день, когда, не впечатленная их потрясениями планета, продолжит свое движение.
Когда Уилл проснется в больнице, то на столике рядом с ним будут стоять цветы.
Что-то менее банальное, чем розы. Они не семейная пара, переживающая ссору из-за измены. Возможно, герберы.
А рядом будет фотография с черной лентой. Или фотографии. Он будет смотреть на них и сожалеть не о том, что не пожертвовал собой ради исполнения чужой мечты, а о том, что так и не успел разобраться, чего хочет на самом деле.
Столько смертей, предательства и лжи, а они все же побоялись открыто объявить о том, что все кончено.
Перед тем, как потерять сознание, Уилл фокусирует взгляд на олене, проклятом живучем плоде его воображения. Несмотря на кровоточащую рану, олень выглядит куда живее самого профайлера. Он шевелит копытами, пробует подняться.
Иногда любовь длится дольше жизни, кто был любил.
Но уж он-то, конечно, будет жить.
Закрой глаза, откинься на спинку кресла в самолете. Он будет твоим до тех пор, пока ты будешь нуждаться в нем.
Закрой глаза и позволь боли отвлечь тебя ото всех мыслей.
Он никогда не оставит тебя в одиночестве в этой темноте, даже если ты попытаешься избавиться от него.
Не признавайся никому, в том числе и себе: ты не хочешь спасения.
ШкольноАушный эремин— Не так уж ты и плох. Может и правду говорят, что ты педик, но ты нормальный.
От каждого сказанного слова, лицо Армина вытягивалось все больше и Эрен начинал понимать, что к разговору с одноклассником стоило подойти с другой стороны. Например, не со стороны обзывательств. Возможно, этот разговор вообще стоило начать с репетиции перед зеркалом, а не приступать сразу к испытаниям на живых людях.
Его решение серьезно поговорить с Армином было спонтанным. Всего пару часов назад Эрен захлопнул за собой дверь в мир спортивной славы, затем, находясь на взводе, приобрел у Жана порцию наркоты, спрятанную в шариковой ручке, вынюхал дозу на пустом футбольном поле, презрев элементарные законы школьного наркотического этикета, после чего обежал поле по кругу и понял, что готов. Созрел. Самым умным в классе ему не стать, но раз уж он встал на путь исправления (начав его с сомнительного качества порошка, производимого в подвальной лаборатории, ну да), то должен сообщить об этом тому, кто вдохновлял его.
Самому затравленному гею в их школе. Самому - потому что единственному. Или единственному, кто не пытался открещиваться от своей нетрадиционной ориентации. Если другие геи в школе и существовали, то скрывались под личинами гетеросексуалов.
Эрен отловил Армина перед кабинетом истории и получил болезненный тычок от совести, когда Армин посмотрел на него встревоженно, словно на змею, которая может наброситься в любой момент. Раньше Эрен почти не говорил с Армином и никогда не участвовал в "шутках" и "забавах", устраиваемых против него, но все равно являлся одним из членов футбольной команды, а значит был потенциальным врагом Арлерта.
И почему травить всегда должны спортмены, страдают от них отличники, а самые красивые девушки достаются тем, кто относиться к ним с пренебрежением? - задавался почти философскими вопросами Эрен, когда видел, как брыкающегося Армина в очередной раз с гоготом проносят в сторону мусорных баков или пускают ему в лицо струю воды из коридорного фонтанчика.
Эрен не смеялся вместе с другими, но и не мешал людям веселиться на свой лад. Только вот с каждым днем все сильнее сомневался в том, что то, что его сотоварищи по команде делали с Арлертом, имело какое-то отношение к веселью. По закону за подобные шалости могли и посадить. Стоило бы сажать за это.
Раньше надо было догадаться, — со страхом подумал Эрен, глядя на хмурого Армина.
— Ну надо же, какое сложное умозаключение, — сухо произнес Армин, подождав пару секунд и убедившись, что Эрен сказал все, что хотел. — Ну как кто-то из команды услышит?
— С сегодняшнего дня я больше не в команде, — поспешил сообщить Эрен. — Так что они меня тоже будут засирать.
— Ого. Эрен Йегер больше не гоняет по полю? Где-то лес сгорел.
Остроумное замечание. Связал перевод моей фамилии с лесом. — напридумывал себе Эрен и лишний раз восхитился эрудированностью одноклассника.
— Эрен делает это, потому что хочет вылезти из двоек.
— Эрен хорошо себя чувствует?
Эрен чувствовал себя очень глупым и наивным Эреном.
— Ты так и будешь огрызаться? — вздохнул он.
— А у меня есть причины перестать?
— Я же на тебя не нападаю. Даже не обзываю.
Хотя "педик" было не к месту.
— Я не уверен, когда на меня кто-то нападает, а когда нет. И ты ни разу не остановил своих приятелей, когда нападали они, — с обидой в голосе произнес Армин.
— Ну вот я тебе прямо говорю, что нападать не собираюсь. Приятелей я остановить не мог, на их стороне было численное пре... превосходство.
Эрен понадеялся, что произнес трудное слово правильно.
— Ого. Распространенные предложения с длинными словами, — с насмешливой полуулыбкой отозвался Армин. — Похоже, футбол и впрямь оказывает дурное влияние на мозг. Поздравляю с исцелением.
— Спасибо тебе большое. Перестань, пожалуйста, вести себя как заносчивый говнюк, я знаю, что ты не такой.
— Со мной все себя ведут, как заносчивые говнюки, почему мне нельзя?
— Потому что ты одинок, а я из кожи вон лезу, предлагая тебе свое общество.
Правильнее было бы сказать "навязывая".
— А может мне нравится одному, — продолжал упорствовать Армин.
Эрен, возможно, поверил бы в это, усомнившись в правильности своих личных выводов, да вот только не один и не два раза он видел, как Армин плачет. Плакал он совершенно беззвучно и места выбирал самые укромные, дальние коридоры или угол заднего двора, где во время обеденного перерыва собирались отъявленные курильщики. Эрен однажды столкнулся там с ним, когда пятился назад, прицеливаясь сигаретным окурком в в урну. Он задел Армина спиной и обернулся, достаточно быстро, чтобы заметить и дрожащие плечи и покрасневший нос. Армин отступил в сторону, пропуская его, а Эрен поспешно отвел взгляд, надеясь забыть увиденное. В тот момент ему совсем не хотелось заострять внимание на том, что и у парня, избранного толпой на роль мальчика для битья, тоже могут быть чувства.
Сейчас он жалел и об этом.
— Правда? Я пару раз видел... ну, тебя, когда ты был не в лучшем состоянии.
— Видел и ничего не сделал. — холодно произнес Армин. — Зачем мне такой друг?
— Люди меняются, — создавая слабость и заезженность этого довода, Эрен опустил взгляд. — Я сожалею, что тебе не помогал.
— Но сожалеешь только сейчас, когда статус капитана команды и всеобщего любимца больше поддерживать не надо. Очень практично с твоей стороны.
— Нет, не только! Я давно сожалею, отчасти именно из-за этого и решился покинуть команду. В ней одни идиоты состоят, откровенно говоря.
— С чего же ты вдруг прозрел?
— Н-не знаю. Долго за тобой наблюдал и понял, что травить тебя не за что. Ты... нормальный парень.
Без "педика" обошелся, растешь над собой.
Тем не менее, впечатлить Армина или затронуть какие-то струны его души, не удавалось. Вновь услышав о своей нормальности, он с безразличным видом пожал плечами.
— Несмотря на то, что я выслушиваю каждый день, сам знаю, что нормальный парень.
— Но я думаю, что тебе не помешает поддержка... Мог бы и обрадоваться, — недовольно добавил Эрен. Он слишком многого ждал от этого разговора. Представлял, как у Армина загорятся глаза, рассчитывал, что он отреагирует на манер сказочных принцесс, освобожденных из заточения.
— Не люблю радоваться. — все еще хмуро, но с неожиданно высокой долей откровенности ответил Армин. — Стоит только начать, как тут же случается какое-то дерьмо.
Эта мысль была близка и Эрену. Раньше, стоило ему начать надеяться на победу и упиваться красиво забитым голом, как его команда начала проигрывать и заканчивала матч с угнетающе-разгромным счетом.
Когда он считал, что хорошо подготовился к экзамену, то обязательно заваливал его, а попытавшись в первый раз поцеловать девушку, Эрен вынужден был отодвинуться от нее спустя несколько секунд, сраженным внезапным приступом головокружения. Именно такие случаи принято было относить к закону Мерфи, но о существовании Мерфи Эрен не знал и называл случаи несправедливости "пинком от гребанного мироздания", но сути дела это не меняло.
— Это я могу понять, окей, — сказал он, немного расслабившись. — Со мной подобное говно тоже случалось. Я рад, что ты меня сразу нахуй не послал.
— А еще можно? — беззлобно поинтересовался Армин.
— Нет, — засмеялся Эрен. — Я тебе пригожусь.
Армин, похоже, до сих пор сомневался в этом. Он тяжело вздохнул и серьезно посмотрел Эрену в глаза.
— Только не строй на мой счет иллюзий. Я ведь и правда гей. Все еще готов дружить?
— А что, если ты гей, то обязательно попытаешься меня изнасиловать?
Армин фыркнул, смешно наморщив нос.
— Вот хоть бы кто-нибудь кроме тебя думал, что это чушь.
— Может, мы окружены латентными педиками, — продолжал развивать тему Эрен, ободренный его реакцией. — За свою задницу я не боюсь, правда. Я в состоянии дать тебе отпор. Твоему либидо, — сверкнул он еще одним выученным словечком.
Армин взглянул на него неожиданно-кокетливо.
— Скорее уж мне нужно за задницу опасаться, — произнес он, явно рассчитывая смутить собеседника.
Его расчет оправдался. Эрен едва заметно покраснел и кашлянул в кулак.
— Н-нет, и тебе не надо.
— Ну смотри.
— Я же не насильник. И, — договорил фразу Эрен совсем не так уверенно, как начал ее. — не гей.
Заметивший его заминку Армин ничего не сказал вслух, но удивленно вскинул брови и мысленно поставил знак вопроса рядом со словом "бисексуал".
После этого судьбоносного разговора, ориентацию Эрена они не обсуждали очень долго, вплоть до того момента, как Эрен всерьез зациклился на идее сделать своему другу нечто приятное и интимное, начинающееся на букву "м", зачастую порицаемое в приличном обществе.
Но это была уже совсем другая история.